Мы дрались на бомбардировщиках - Страница 119

119

– Летный состав полков на По-2 выполнял нужную и опасную работу, а награждался не очень. Почему?

– Большим уважением и почтением пользовались истребители, штурмовики. К По-2 относились с насмешкой, хотя эксплуатировали нас нещадно. Я по себе сужу: ночью летаешь, а днем вызывает командир полка – нужно отвезти в штаб боевое донесение за вылеты полка ночью. Это, значит, садишься, не выспавшись, и полетел в штаб армии. А там ты подождешь, тебе дадут боевой приказ на следующую ночь. Или тебя пошлют отвезти документы в другую дивизию. Нужно выбросить разведчика в тыл или отвезти куда-нибудь начальника. О наградах даже мысли не было. У меня одного, другого штурмана убили. Из штаба дивизии прилетел старший лейтенант, его ко мне в экипаж. Спрашивает, сколько вылетов я сделал. Говорю – 75. А он говорит, а я 25 вылетов, а у меня орден Красного Знамени, Отечественной войны, и Звездочка, и медаль «За отвагу». Иду к командиру дивизии: летчик в три раза больше сделал вылетов, а у него наград нет. Он звонит командиру полка: «Полищук, ты почему Максименко не награждаешь? Кто у вас лучший летчик? Максименко. Почему наград нет?» – «А еще сам ни одного ордена не получил. Он на старте. Я ночью и днем летаю».

– Как относились к немцам?

– Мы с ними не контактировали. Конечно, политработники с летчиками, штурманами вели беседы, что были такие-то зверства, немцы вешали партизан, мирных жителей, комсомольцев, коммунистов. Однажды я летал днем через линию фронта, смотрю, фриц сидит в окопе, бреется, увидел меня, прижался, хватает автомат, но я уже улетел. Когда перебазировались из-под Орла за Брянск, я ехал в передовой команде, поскольку мой самолет был разбит. Переехали через Десну, поднимаемся по откосу вверх. Направо пустырь. Народу много. Смотрим, стоят 4 машины, борта открыты. Стоят виселицы. Вешают одного деда, здорового такого, пузатого. Зачитывают обвинение: «За предательство, измену Родине казнить через подвешивание, смерть изменникам и предателям». Машина тронулась, он повис, веревка оборвалась, и он упал. Опять вешать. Кричит: «Второй раз не вешают!» Мне так неприятно стало, я плюнул и ушел.

– Какой был национальный состав полка?

– В нашей эскадрилье были русские, украинцы, белорусы, два еврея. Штурман, Генка Рудницкий, толковый парень, я с ним летал. И еще был… Вайс Блат. Последний вылет, летчики Викулов и Блат, 7 или 8 мая, и их сбили, это была страшная потеря. Был один латыш Пунтус. Был у нас еще один проходимец, на Брянском фронте пришел к нам и танцевал цыганочку с выходом, чечеточку, такой симпатичный парень с золотыми зубами. Он оказался артистом из ансамбля Александрова. Прикинулся штурманом, на самом деле он был старшим сержантом по связи. Лет под 30 ему было, полетел и заблудился и чуть за линию фронта не завел. Его тогда раскрыли, что он не штурман, а связист. У него не проверили документы, а он из госпиталя, хотел пристроиться. Плясал все время и всех девушек соблазнял. Но ни хрена не соображал. Полетел с зам. комэска и чуть не перелетел за линию фронта, его потом призвали к порядку. Такие проходимцы были.

А механики… У меня был механик из Казани, татарин. Такой обязательный. После полетов меня целовал. У нас был механик, главный механик и моторист. Это в экипаже. Они за ночь мотор переставили. Зимой было. Холодно, замерзли. Их потом покормили по летной норме. Жалел их. А вот туркмены, таджики, узбеки были в основном специалисты, летчиков из них ни одного не было. Они были на подсобных работах. Один был армянин Миша Давтян. Он разбился на «пешке», и его списали, потом на По-2 летал. Он любил всегда компанию, показывал свое хорошее расположение к русским. Один грузин был, Сакишвили. Мы были в Польше, у него никак не ладился полет. Он ко мне пришел: «Товарищ командир!» Я всех переводил на новую технику, работал инструктором. Говорит мне: «Научите меня летать. Я вас все время буду помнить». Я его посадил на самолет. Качество посадки зависит, как ты будешь правильно смотреть на землю. Если ты будешь неправильно смотреть, ты будешь выравнивать или выше, или ниже. Поэтому правильно сесть в кабину и правильно смотреть на землю, тогда ты будешь правильно определять высоту и будешь нормально садиться. Я потом его потренировал, говорю, запомни этот взгляд. Потом у него все нормально пошло. Отпустили его в отпуск, он привез бочку вина из Сухуми и еще маленький бочонок, коньяк 25-летней выдержки. Потом я его разыскал однажды, у нас был санаторий ПВО в Сухуми. На горке он жил. Так он весь Сухуми собрал. Всем говорил: «Это же мой командир, он меня летчиком сделал!» Деда своего привез знакомиться. Так что была дружба. Была настоящая дружба, а не показная. Потому что не могло быть иначе, это можно было побеждать путем сплочения, монолитного настроения, целеустремленности. Единое ядро, единый сплоченный коллектив, сама обстановка вынуждала к этому. И праздники, и победы отмечали как общее дело.

На «Бостонах» я совершил около 150 боевых вылетов. Был награжден двумя орденами Отечественной войны I и II cтепеней. Тут уже война была веселее, потому что современный двухмоторный самолет, прикрывали нас истребители. Идешь, знаешь, что тебя защищают. Да и сам можешь отпор дать. Последние вылеты делали 7 или 8 мая на Свинемюнде. Участвовал в Параде Победы 24 июня 1945 года. Вот так завершилась цепочка моих боевых действий.

Воробьев Василий Егорович, летчик 709-го АПНБ

Я родился под Москвой в деревне Луцкое, через реку напротив Жуковки, что по Рублевскому шоссе, в 1915 году. Три класса окончил в своей деревне. У нас была хорошая школа и учительница. Потом уже ходил в Барвиху – там семилетка.

119