Мы дрались на бомбардировщиках - Страница 55

– Для бомбометания были стандартные таблицы для пикирования с разных высот и под разными углами. На боевой курс выходили на скорости 320 километров в час. Пикировали под углом в 50 или 60 градусов. В последнем случае бомбометание было поточнее. Бомбометание могло производиться с высот 3000, 2000 и 1500. Если цель защищена, то старались забраться повыше – на 3000 зенитные автоматы достают, но попасть сложно, а на 1500 по тебе все стреляют. На боевом курсе я выпускаю тормозные решетки. Добавляю газ, чтобы не падала скорость. Штурман включает ЭСБР.

Он должен выставить количество сбрасываемых бомб. Бывало, что мы делали два, а то и больше заходов на одну цель, особенно когда поддерживали пехоту. У моего друга, Харитона Сахиева, моего мушкетера, был штурман Жора Мельников – хороший парень, но в одном вылете, перед тем как сбросить бомбы, он забыл включить электросбрасыватель. Летчик спикировал, нажал на кнопку, а бомбы не сбросились. Мы все сбросились, построились уходить. А Харитон говорит, что же, я повезу домой бомбы?! Да это стыд и срам! Вышел из строя, зашел на второй круг, предупредил Жорку, чтобы тот включил ЭСБР, и на втором заходе сбросил бомбы. Тут, конечно, по нему немцы лупили здорово. У нас были такие металлические портсигары с папиросами, так он домой привез пробитый портсигар. Если бы не попали в портсигар, ногу поранило бы, а так ничего, жив остался… С бомбами старались не садиться, да и управлять самолетом с ними тяжело. Если вдруг бомба зависла, нужно отойди куда-нибудь в Финский залив и постараться сбросить. Мой стрелок-радист Степанов Миша полетел с другим летчиком на задание, и у них не сбросилась одна бомба, зависла. Мы вернулись на аэродром (базировались в Барках под Ленинградом), при посадке бомба оторвалась и взорвалась. Погиб весь экипаж и самолет.

Когда штурман дал команду, я ввожу в пикирование, ногами вправо, влево шурую, ловлю цель в прицел. Когда она в перекрестии, надо три секунды еще выдержать, чтобы самолет ровно шел, и можно нажимать на сброс. Вот Гриша Буланихин цель еще не поймал, а уже сбросил и одновременно чуть-чуть дожал штурвал. Бомбы попали ему на винты и их погнули. Еле долетел домой.

Сбросил. Включается автомат пикирования. Если уже за землю цепляешься, то ему можно помочь штурвалом. Вывод осуществлялся на следующих высотах: если пикировали с 1500–700 метров, с 2000–1000 метров, а с 3000–1800 метров. Вышел из пикирования, тут же убираешь тормозные решетки. Ведущий на выходе подбирает моторы, а мы, ведомые, вылетаем на большой скорости. Так что группа собирается в течение нескольких минут. Выход на свою территорию иногда с принижением, а если истребителей нет, то на высоте полторы тысячи метров. Однажды возвращались над Финским заливом, нанесли удар по кораблям эскадрильей. Раков был ведущим. А он был такой азартный летчик! Вот он снижается, снижается, перешел на бреющий, и мы следом за ним. Правило было такое: на бреющем ведомые должны быть выше ведущего, а на высоте или ниже, или на уровне его. Я смотрю, а самолет Ракова настолько идет низко, что за ним буруны на воде. Выскочили на остров Готланд, а тут уже и Кронштадт. Конечно, так лететь можно недолго – слишком большое напряжение.

– Есть в мемуарной литературе такой штамп: когда наши истребители атакуют, немцы, не долетая до линии фронта, сбрасывают бомбы. Наши так делали?

– Вряд ли у немцев такое было. У них же тоже приказ, как и у нас. Если ты уже на боевом курсе, ты не имеешь права ни маневрировать, ни сбрасывать, пусть хоть тебя и собьют. Вот как сбросил бомбы, тогда, пожалуйста, маневрируй. Правда, возможно, если начинается воздушный бой, а идет не строй, допустим, а один или два самолета, то они могут, не долетев до цели, сбросить бомбы. И мы так делали. В моей практике такого не было, а в полку такие случаи были. Был у нас такой летчик, Смирнов. Он боялся ходить строем. Все время отставал и тянулся соплей за группой. Он, бывало, сбрасывал бомбы до цели. Его потом отчислили из нашего полка, как негодного.

Однажды мы полетели парой с Сашей Аносовым в район Нарвы. Я шел ведущим, он – ведомым. Облачность была низкая, метров 300. Вышли на колонну отступающих немцев. Договорились, что будем делать два захода. Сбросили бомбы, Саша за мной. Я захожу на второй, с земли плотный огонь. Отбомбился, а Саши моего нет. Мне стрелок-радист говорит: «Командир, уходи, у нас попадание, разбило приборную доску». Запрашиваю Сашу. Не отвечает. Я же ведущий, прилечу на аэродром, меня спросят: «Куда ты ведомого дел? Как ты не знаешь, где он?» Продолжаю запрашивать его – нет ответа. Вышел на свою территорию, перед посадкой в районе Кронштадта над Финским заливом сделал круг, еще раз запросил. У меня такое неприятное чувство, елки-палки, друга, Сашу, мушкетера своего потерял. Прилетаю, сажусь на аэродром, рулю, смотрю, его машина уже стоит. Вышел. Он говорит: «Слушай, Андрей, огонь плотный был, и я нырнул в облака, когда вынырнул, а тебя нет. Я посчитал, что ты уже полетел домой».

– Волнение возникало?

– Конечно. Пока погоды нет и мы не летаем – скучно. Как только дают вылет, особенно если сложный, то тут начинаешь задумываться, как выполнить задание и живым остаться. Вместе со штурманом прокладываем маршрут. Подходим к самолету, садимся в кабину. Вот тут начинаешь мандражить. Как только взлетели, построились, все проходит. Вторично страх приходит на подходе к цели, когда появляются первые шапки от разрывов зенитных снарядов: «Попадут или не попадут?!» Отбомбились, выскочили, все целые или кто-то упал, а я нет, тут уже опять успокоился: «Сегодня до дома долечу». Конечно, потери друзей переживались очень остро. Выпьешь за ужином, придешь в общежитие, ложишься спать, а его койка пустая. Начинаются разговоры, воспоминания, даже слезы – жалко ведь. Ведь мы на фронте так дружили! Мне однажды Миша сказал: «Ты знаешь, Андрюха, у меня с тобой ближе и нежнее отношения, чем с моими родственниками, братом, сестрой». Когда вместе в бой ходишь, друг друга выручаешь, рождаются очень сильные чувства. Мы бывали в гостях у сестры нашего мушкетера Сергея Николаени, которая жила в Ленинграде. После того как он погиб у меня на глазах, установилась нелетная погода. Отпросились у командира навестить сестру. Сергей был награжден орденом Отечественной войны I степени, но награду ему не успели вручить. Мы решили с Харитоном пойти к сестре и передать ей орден. Поехали на трамвае в город. Когда ехали – ничего, а вот когда подошли к дому, взялись за ручку двери… настроение ужасное. Сестра не знала, что он погиб. Это была для нее трагедия. Мы отдали орден, постояли и ушли.